И НАДОЕСТ ПОДОБОСТРАСТЬЕ

Летом 1949 года я поступала на химфак МГУ и в приёмной комиссии познакомилась с Александром Дуловым. Он колебался, куда подать документы — на исторический или на химфак. В конце концов выбрал химфак. В Университете (ещё в старом здании) мы оказались в одной группе. Было всё это почти сорок лет назад.
Началась студенческая жизнь — лекции, практикумы, собрания, литературные диспуты на Стромынке, дни рождения, походы. Учился Дулов легко. От тех далёких времён запомнилось, что на наших студенческих вечерах он, обладая великолепным слухом, без труда играл на любом подвернувшемся музыкальном инструменте — будь то рояль, контрабас или гитара. Запомнились и бесконечные споры (Дулов был, да и остался отчаянным спорщиком) о книгах, кинофильмах, о политике. В этих спорах Дулов высказывал неординарные, всегда самобытные взгляды, вырабатываемые с трудом, вполне самостоятельно, часто наперекор несущему течению времени. Спорить с ним было интересно. Он много знал и был начисто лишен догматизма. Кроме широкого интереса к музыке Дулов со студенческих лет увлекался работами самых разных художников, не пропускал буквально ни одной выставки, собирал художественные альбомы. Вообще для него с юности была характерна любознательность и широта интереса к искусству, которое он воспринимал совсем не как потребитель. Его творческая натура преобразовывала увиденное, услышанное, прочитанное — в нечто своё, осмысленное и усвоенное под неожиданным и очень индивидуальным углом зрения.
После окончания Университета я поступила на работу в только что созданный академиком А. Н. Несмеяновым институт, а Дулов — в Институт органической химии, находившийся по соседству. Уж и не помню, когда именно (в начале 50-х) я услышала его первые песни. Надо сказать, что он хорошо рисовал, писал стихи и, вот, оказывается, ещё и сочинял музыку. Первые песни были шуточные: «Ой-ой-ой, я несчастная девчоночка...», «Эй, художник, выше знамя! Хлеб наш ел — плати сполна...», «Всё равно я наверно погибну, что поделать — такая работа...». В те годы мощное теперь течение авторской песни только зарождалось. Ещё не были слышны нам голоса Окуджавы, Галича, Высоцкого, Городницкого, Кима, Никитиных — ныне пользующихся всенародным признанием. Песни Дулова были непохожи на то, что неслось из репродукторов. Они были так же своеобразны, угловаты, талантливы, как их автор.
Дулов продолжал работать в научной лаборатории (кстати, одно время вместе с Сергеем Никитиным). И Дулов, и позже Никитин защитили кандидатские диссертации. Но из их лаборатории, кроме громыхания вакуумных насосов и щёлканья приборов, часто доносились песни, исполняемые под гитару. Помню, с каким хохотом слушатели аплодировали Никитину, который пел язвительную пародию по случаю научной командировки Дулова в Париж: «И пошёл не спеша/ Наш доктор Дулофф Саша/Визави, рандеву, не зови меня в Москву».
Дулов отозвался на эти дружеские колкости песенкой «Парижские страдания», которая начиналась строфой:
                                                                          Ох, весело мне, весело в Париже одному,
                                                                          Ох, весь его бы, весь его — в Бастилию, в тюрьму!
                                                                          Но нет на них Бастилии, балуется народ,
                                                                          Повсюду в изобилии целуется и пьёт.
Я не буду тут пытаться выстроить последовательно этапы и периоды, характеризующие дуловские песни разных лет. Он много выступал, ездил по всей стране, пел на разных подмостках от Ленинграда до Камчатки. Конечно, год от года менялись и темы песен, и художественная манера их исполнения. Но неизменным оставался артистический и неожиданный облик певца, его весёлость, грусть, доверие к слушателям.
Дулову абсолютно чуждо самоповторение и, разработав какую-нибудь линию, достигнув на этом пути признания и успеха, он совершенно неожиданно уходил от неё, открывая новые возможности жанра. Так он вполне преуспел в «туристских» песнях («Сырая тяжесть сапога...», «Дымный чай», «До Ашукинской платформы...»). Их пели в электричках, песни эти звучали у походных костров и вдруг... «Хромой король» — песня на слова бельгийского поэта Мориса Карема. Совсем другая интонация. Песня эта сделала её автора широко популярным, её пели и профессиональные исполнители, она записана на пластинку.
И вот уже новый поворот — «Коррида», цикл песен на слова Евтушенко. В этом цикле поражает разнообразие красок и мелодий. Тут и публика, которая «глядит и чегой-то жуёт», и песня о тореро, и песня быка — главного участника корриды. Эти песни уже нельзя, да и не хочется петь хором в электричке или у костра. У их создателя совсем другая художественная задача — увлечь слушателя неожиданностью и богатством красок жизни, заставить задуматься, взглянуть на явление с разных сторон. Мир из простого, чёрно-белого, плоского становится объёмным, сложным и многокрасочным.
С годами Дулов совсем перестал писать туристские песни, перестал (за редким исключением) сочинять песни на свои слова. Он обратился к нашей классической и современной поэзии, искусно отбирая то, что наиболее точно выражает его собственное мироощущение, его представления о Добре и Зле, о справедливости. Вспоминаются его песни на стихи Сергея Есенина, Вероники Тушновой, Николая Рубцова, Наума Коржавина, Александра Кушнера, Анатолия Жигулина, Олега Чухонцева, Дмитрия Сухарева, Юнны Мориц, Иосифа Бродского.
Этот перечень, выглядящий, может быть, пёстрым и случайным — на самом деле объединён для слушателей не только голосом певца, но и его личностью. В этом разнообразии имён и стилевых манер — присущее Дулову разнообразие интересов, о котором говорилось выше. Звучит изобретательный восточный мотив — грузинский тост О. Чухонцева «Алаверды к тебе, мой милый...», за ним — совсем другой ритм, благородная и мужественная мелодия песни на слова И. Бродского «Да будет удач у тебя впереди больше, чем у меня...». Снова меняется интонация — нежность и твёрдость песни на слова В.Тушновой «Ну, пожалуйста, ну в угоду мне не тревожься ни о чём...". И вот уже хохочет зал, слыша весёлый и лихой припев песни на слова Д. Сухарева: "Всё равно по количеству клюквы не догонит Америка нас...".
Каждой из названных (и не названных за недостатком места) песен присуща оригинальность и своеобразие мелодии. Дулов не напевает под гитару, как это зачастую делают поэты. Для него песня — это драматургическое произведение. И каждую песню он ставит, как спектакль. Причём, в этом спектакле Дулов сам себе и режиссёр, и исполнитель главной роли. Его талант многолик.
Как мне кажется, на этом новом пути самовыражения в чужом слове оказались свои трудности, которые не всегда удаётся преодолеть. Я имею в виду попытки Дулова создать песни на стихи таких поэтов, как Александр Блок или Борис Пастернак. Блоковское "Девушка пела в церковном хоре..." или пастернаковское "Душа моя, печальница..." только проиграли, будучи не прочтены, а пропеты. По-моему, неудачны и песни на слова Цветаевой, которую так же трудно переложить на музыку, как, скажем, Маяковского.
Но эти неудачи только оттеняют плодотворность избранного пути, только подчёркивают удачи, достигнутые Дуловым, когда слово поэта, звук гитары и исполнительское мастерство певца образуют единый сплав — увлекающий и ошеломляющий слушателей.
Песни, которые поёт Дулов, всегда современны, даже если они написаны на слова давно умерших поэтов — Гуго Орлеанского, Константина Бальмонта или Василия Курочкина, Николая Гумилёва или Саши Чёрного, Владимира Набокова или Владислава Ходасевича. Они открывают нам этих поэтов с неожиданной стороны, заставляют взглянуть на них и на себя другими глазами. И главное — всегда будят мысль и возбуждают «чувства добрые», даже если песня называется «Ложь и злоба».
«Дурной сон» К. Бальмонта («Мне кажется, что я не покидал России/И что не может быть в России перемен...») и «Расстрел» В. Набокова («Бывает ночью — только лягу/В Россию поплывет кровать...») — написаны в эмиграции. Песни Дулова возвращают этих поэтов на родину, наглядно демонстрируют единство и разнообразие русской культуры, которая и по другую сторону границы проникнута той же болью за свою страну и сыновней любовью к ней.
Тут необходимо сказать, что выбор стихотворений, на слова которых Дулов пишет свои песни, абсолютно не связан с нынешним периодом гласности, скоропалительной «модой» на запретные раньше имена. Дулов начал петь песни на слова Гумилёва, Набокова или Бродского за много лет до того, как их имена стали просачиваться в нашу печать. Долгие годы его выступления, в особенности перед молодёжными аудиториями, оборачивались редкой возможностью для слушателей впервые услышать об этих поэтах, впервые ощутить их масштаб и значение, получить первый толчок к узнаванию и открытию для себя неведомых ранее литературных имен.
В песнях последнего десятилетия всё громче зазвучала ещё одна нота — политическая сатира, политический плакат, отзвуки страданий недавних поколений.
Как мне кажется, из новых песенных циклов наибольшая удача Дулова — композиция на стихи Варлама Шаламова: «Под Новый год я выбрал дом, чтоб умереть без слёз...», «Затихнут крики тарабарщины и надоест подобострастье...» и другие. Умело выстроенная череда стихотворений, которые Дулов либо просто читает безо всякой музыки, либо поёт, подчёркивая скорбной мелодией трагедию, о которой пишет поэт, — всё это заставляет слушателей ощутить страшный холод одиночества, леденящую заполярную стужу, продуваемую жестокими ветрами, незащищённую, растоптанную, но не сломленную, и высокую душу страдающего человека:
                                                                                       ...И шёпот наш, как усилителем,
                                                                                       Подхваченный гитарным эхом,
                                                                                       Ударит в уши поздним зрителям
                                                                                       И станет вовсе не до смеха.
Так и сбылось по слову Шаламова: «подхваченные гитарным эхом» Александра Дулова голоса наших замечательных поэтов зазвучали для кого-то впервые, для кого-то по-новому, для кого-то в неожиданном ракурсе.
Концерты Александра Дулова — это не только зрелище и уж совсем не развлечение. Это — воплощённый в музыке, артистичный, а потому особенно действенный призыв к смелости мысли, к справедливости, к состраданию.

Елена Чуковская

Опубликовано: «Неделя» №43, 1988 и «33 московских барда», Москва, 1991, стр. 84.