Я не могу, к сожалению, сказать, что был Семёну Флейшману другом или хотя бы приятелем. Встречались мы с ним редко — у костра или в городе в кругу песенных собратьев — как здесь сейчас.
Но Семён Флейшман всегда занимал в моей душе особое место — среди самых близких мне по духу людей, один из бескорыстных рыцарей нашего братства, потому что именно такие люди, как он, своей жизнью, своей чистой совестью, добрым сердцем и своим талантом и создали тот человеческий, живой, здоровый нравственный дух, который и составляет то главное, чем жива и ценна для нас бардовская песня. И когда кто-то из нас, бывает, окажется не на высоте — проявит высокомерие, меркантильность, зависть, или сфальшивит — стоит только представить перед собой открытую доброжелательную мягкую укоризненную улыбку Семёна — и сразу поймёшь — загнул не туда!
Семён очень радовался тому, что в нашу песню сейчас пришло много молодых талантов — наших детей, а где-то уже даже и внуков, которые сильно развили её и в поэтическом, и в музыкальном, и в исполнительском направлении. Но вот мне несколько раз пришлось столкнуться с теми из молодых, которые пытаются её развивать, а точнее — преобразовывать в деловом, так сказать, в прагматическом плане, т.е. использовать её как средство, как трамплин для личной карьеры — скажем, в качестве автора эффектной вещицы быстренько проскочить на телеэкран.
Однако, слава Богу, среди нас такие люди пока легко выводятся на чистую воду — именно благодаря сохранению нравственных устоев, заложенных первым поколением бардов, в которое и входил Семён Флейшман, которое пело только о том, что действительно болело или что радовало, и для которого песня была не средством, а смыслом жизни, не балдежом, а сигналом, символом нашей веры в добро и правду, паролем, по которому мы до сих пор ищем и находим тех, на кого можно положиться, — тех, кто любит Грига, верит Грину и поёт «Бригантину».
За это наследие — спасибо таким, как Семён Флейшман, и лучшей им памятью будет наше бережное отношение к этому наследию.

А. Дулов