Неотредактированный вариант статьи Григория Певзнера об Александре Дулове
«Всем хоть капельку любви!..»


Пятнадцатого мая этого года исполнилось бы 80 лет Александру Андреевичу Дулову...
Должен признаться: это "бы" в предыдущей фразе мне пришлось из себя выдавливать. Прошло три с половиной года со дня ухода Дулова после, как принято говорить, "тяжёлой продолжительной болезни"... А всё равно возникшая пустота так и не зарубцевалась.
Дулов – один из классиков жанра авторской песни, писавший порой и на свои стихи, но прежде всего озвучивший сотни стихотворений, начиная с поэтов «серебряного века» и кончая, к примеру, Шаламовым и Жигулиным. Трудно не процитировать Веру Романову: "ДУЛОВ – это песни, ставшие "нашими народными": "Хромой король", "Несчастная девчоночка", "Ну, пожалуйста", "Размытый путь", "Прощай, позабудь", "Поселок дачный", "Три сосны", "Павлово-Посад", "Античная ваза", "Баллада о неандертальском Прометее", "Сырая тяжесть сапога", "Дымный чай", "Наш разговор", "Вот и лето прошло"... Да я просто с трудом прерываю список "самых-самых" песен. В поющем окружении Саши Костромина давно подмечено, что "все хорошие песни написаны Дуловым". Действительно, сама не раз видела, и не только у Костромина, но и на кузнецовской школе, – после какой-нибудь песни очередной "посторонний" слушатель начинает интересоваться: "Вот здорово, а чье это?" – а ему, со смехом: "Да Дулов это, Дулов, – все хорошие песни написал Дулов!"
Шутки шутками, но из множества песен созданных Дуловым, есть немало "ушедших в народ" – поющихся везде и потерявших имя автора. И всё же всем доселе сказанным "феномен Дулова" не исчерпывается ... Не исчерпывается он ни этим, ни дуловской то серьёзной, то озорной, но неизменно покоряюще-благородной манерой исполнения и общения с залом, ни неповторимой улыбкой, не улыбнуться в ответ на которую просто невозможно, ни даже чёртиками в глазах, которые появляются, когда он "на подъёме". Феномен Дулова с этого, пожалуй, начинается, а сам Дулов неизмеримо больше всего, им конкретно в той или иной области сделанного.
...Причуды судьбы. Первый свой текст об Александре Андреевиче я написал незадолго до гибели жившего в Германии очень молодого и очень талантливого поэта, барда, прозаика, эссеиста, а в свободное от этого время подающего надежды биохимика Виктора Шнейдера. Прошло немного времени, и Дулов стал постоянным участником родившегося в Мюнхене фестиваля имени Вити, знаковой фигурой этого фестиваля. Он не умел быть гостем и чувствовал себя ответственным за всё, к чему прикасался. До смешного. Очень расстроился и обиделся, когда ему после одного из фестивалей не дали таскать со всеми мешки с мусором.
...Поразительная вещь, мистика. Каким-то образом Дулов регулярно оказывался у истоков всяких хороших вещей. Если говорить о Германии, он стал, например, «крёстным отцом» Вуппертальского фестиваля – самого масштабного в стране. Да и у нас в Марбурге "жизнь" – приезды бардов, концерты и т.д. – началась с посещения Дулова. Он ведь невероятно заразителен – от него расходится какая-то эпидемия доброты (извините, в прошедшем времени, не могу!) За короткое время после знакомства с Александром Андреевичем наша германская компания друзей превратилась в «клуб любителей Дулова». Периодически мы объясняемся друг другу в любви к нему, и настроение улучшается.
Владимиру Ланцбергу принадлежит термин "личностная песня". И в феномене Дулова личность наполняет, окрыляет и перекрывает всё остальное. Возможно, мир наш всё ещё как-то скрипит именно благодаря таким людям, как он! Если не говорить о родителях, жене и т.д., мне хватит пальцев на руке, чтобы назвать людей, оказавших на меня существенное влияние, определивших мою жизнь. Дулов среди них, хотя к моменту нашего знакомства мне было за сорок. Какое всё же счастье, что нам было подарено десять лет общения с ним!
Мы познакомились с Александром Андреевичем в начале 1998 года в Бонне на домашнем концерте в доме наших друзей Оганянов, которые влюбились в него с первого взгляда и для которых он тут же стал членом семьи. Саша при этом хотел попасть в Амстердам... Стоп! Дописался... Александр Андреевич Дулов. Человек ровно на поколение старше меня. Доктор химических наук, автор множества замечательных песен, с части которых жанр, можно сказать, начинался. Человек, к которому я отношусь с максимально возможным пиететом. Я зарекался называть его здесь Сашей. Какой он мне «Саша»? Он один из отцов-основателей жанра. Он – мэтр! Но что я могу поделать, если Дулов – мэтр... «неправильный»? Если он приходит с концерта весь улыбающийся, «наэлектризованный» и что-то такое замечательное излучающий? Если вместо того, чтобы рассказать одну-две заготовленные «байки», коротко посидеть с хозяевами, отдавая долг вежливости, и пойти спать (назавтра – отъезд, назавтра – опять концерт!), он оказывается в кругу всех присутствующих, и гитара идёт по этому кругу, и, при отсутствии у упомянутых присутствующих умения как петь, так и играть стесняться почему-то не хочется, и из себя и гитары что-то такое извлекается, а в 2 часа ночи Александр Андреевич, по своему категорическому настоянию ставший уже для поражающихся своей наглости присутствующих Сашей, поёт своё громоподобное «Алаверды», в ответ на что не привыкшие к таким «колыбельным» немецкие соседи звонят и невразумительно пытаются что-то объяснить насчёт «Nachtruhe» (ночной покой им, видите ли, нужен!)?" Впрочем, другие, немецкие же, соседи говорят, что, мол, как прекрасно у вас вчера пели и нельзя ли, мол, почаще. Дулов не зря создал столько песен на стихи поэтов «серебряного века». Он сам в чём-то «оттуда». За всё время общения мы не слышали от него НИ О КОМ дурного слова. Произносить подобное, по крайне мере на этапе нашего знакомства, он был, похоже, органически не способен. Оценки от сдержанно-положительных до восторженных. Когда одна ныне весьма известная дама поступила неблаговидно и все от неё отвернулись, Дулов остался рядом. Не потому, что не осуждал, а просто потому, что нельзя же, мол, чтобы все в одного швыряли камнями. Мы так ещё не умеем, но мы учимся, мы постараемся научиться. В его присутствии потребность и самому быть добрее, порядочнее и терпимее ощущалась чисто физически." «Я себя под Дуловым чищу»! А приезжающие все волей-неволей сравниваются с ним. И выдерживают это сравнение, увы, далеко не все.
Нам довелось участвовать в организации германских гастролей многих бардов. "Целевой бардовской" публики здесь мало, а та, что есть, в основном стариковско-социальная, и денег у неё негусто. Вот и расстаётся она с ними неохотно. Отсюда проблемы с заработками, а иногда с бардами. Но вот с одним из них проблемы были специфические. Александр Андреевич строго следил, чтобы не дай Бог никого не обидели, буквально не позволял ставить устроителям сколько-нибудь заметную финансовую планку, хотя накладные расходы грозили сожрать заработки. ...Москва, 2001 год. Мы встречаем Дулова после работы и провожаем – его сотрудник после операции на мозге неадекватен, агрессивен; жена не справляется. У самого А.А. аритмия, вид измученный, но о том, чтобы пойти домой не может быть и речи – он будет ночевать там, где плохо, где он нужен.
...Есть люди, задающие планку. Владимир Ланцберг незадолго до смерти подготовил программу для Вуппертальского фестиваля. Почти глухой, почти слепой, не держащийся на ногах, с неслушающимися руками, до и после концерта почти теряющий сознание. Первые минуты были страшны, из гитары не извлекалось ничего, похожего на музыку, и ясно было, что ни о каком выступлении не может быть и речи. Это нам было ясно. А Володе было ясно другое. Так что постепенно пришлось подчиниться и гитаре, и голосу. И была программа по Краснопольскому и ещё нескольким ушедшим бардам. А назавтра ещё и занятие по "вИдению" текстов стихов и песен.
...Когда подспудно зревшая болезнь догнала Александра Андреевича всерьёз и стало понятно, что можно бороться за время и самочувствие, но исход предрешён, Дулов остался Дуловым. В 2006 году я послал ему тексты моей готовящейся к выходу книжки, среди которых был такой стишок:
                                                                                                                         Пронзительно прозрачны небеса,
                                                                                                                         где птицы обезумевшие мчатся.
                                                                                                                         День нАчался. Точнее, началсЯ.
                                                                                                                         Точнее, собирается начаться.

Уже давно тяжко болеющий и знающий о неизбежной скорой смерти Дулов немедленно отозвался кучей тёплых слов и пародией:
                                                                                                                         Свершается! И ждёт планета вся,
                                                                                                                         Чтоб в книжку Гришину душою окунуться...
                                                                                                                         Лёд трОнулся! Точнее – тронулсЯ.
                                                                                                                         Точнее – собирается тронУться.

Вообще-то последние много десятков лет жизни Дулов озвучивал в основном чужие стихи, считая себя как бы не в праве писать на собственные, когда есть эти чужие, по его мнению лучшие. Но последнее, что он оставил, это как раз не песня, а приснившееся ему незадолго до смерти ночью, а утром им записанное стихотворение, которое я воспринимаю как завещание:
                                                                                                                         Я люблю, расправив перья,
                                                                                                                         над землёю взмыть любимой.
                                                                                                                         Отдохнуть на Джомолунгме,
                                                                                                                         в Ниагаре понырять.
                                                                                                                         Пролететь, дыша свободой,
                                                                                                                         над землёй необозримой,
                                                                                                                         порезвиться с кашалотом,
                                                                                                                         с львом в саванне полежать.
                                                                                                                         Но заметивши людишек,
                                                                                                                         в мир палящих и друг в друга,
                                                                                                                         камнем с неба я срываюсь
                                                                                                                         в океан, на дно, в крови.
                                                                                                                         И молюсь я: "Дай им, Боже,"
                                                                                                                         И молюсь я: "Дай мне, Боже,"
                                                                                                                         И молюсь я: "Дай нам, Боже,
                                                                                                                         всем хоть капельку любви!"

Повторяю, Дулов остался Дуловым. Я бы так не смог. Я сидел бы, видимо, в отчаянии и депрессии, отравляя остаток совместной жизни себе и окружающим. А Дулов продолжал жить, интересоваться всем и всеми и ...творить. Хотя давалось это ох как нелегко. В мае 2006 года, сильно похудевший и ослабевший, он пел как ни в чём ни бывало на своём юбилее. Да что там – даже 18 марта 2007 года (15 ноября 2007 года Дулова не стало), когда всё было уже совсем плохо, Александр Андреевич пел на презентации своего нового диска "На коне" (Да! Только так и не иначе: "на коне"!!!). И вряд ли непосвящённый понял бы, что поёт больной, обречённый на скорую смерть.
...Кстати, последние три песни Ланцберга, написанные им в самые последние месяцы жизни, – мои самые любимые.
...Году в две тысячи пятом, незадолго до того, как рак заявил о себе "в полный голос", услышав Александра Дулова на "Втором канале" Ольга Чикина, тоже нежно нами любимая, восхищённо произнесла: "Не перевелись ещё мужики на Руси! Не всех война повыбила!" ...Есть люди, задающие планку. Дулов олицетворяет для нас честность, совесть и благородство. Кстати и в застойные времена не шибко любил он приспосабливаться к реалиям и не шибко это делал.
Вот что о своей встрече с А.А. в семидесятые годы писал после дуловской смерти Михаил Сипер:
"После концерта в нашем шикарном Дворце культуры мы, как это было принято, повели Александра Дулова "на общение" на квартиру. Там Александр Андреевич сразу начал объяснять нам, что вся идея строительства коммунизма – одна большая липа. Мы соглашались, что у власти подонки, что вокруг нас не социализм, а черт те что, что полностью искажены идеи Ленина. На это Дулов сурово сказал, что никакие идеи Ленина не искажались, что у Ленина своих идей сроду не было, он их воровал, например, у Бердяева и сам искажал из-за скудоумия. Мы, пораженные, молчали. Ленин был для нас пока запретной территорией для критики, даже внутри себя. Ну, Сталин там, Берия, Жданов, Суслов, Леонид Ильич – это понятно. Но Ленин? Мы попытались спорить. Дулов презрительно сказал, что ему нас жалко, у нас загаженные бандитской идеологией мозги, и, раз мы так любим Ленина, то говорить нам не о чем. И замкнулся...
...Я напомнил нашу беседу Александру Андреевичу в его приезд с концертами в Израиль. Он улыбнулся и сказал: «Если б ты, Миша, знал, каких неприятностей мне стоили мои «просветительские» беседы! Но молчать я не мог, глядя на ваши (тут он применил не вполне цензурное определение) лица. Ведь жалко было, ребята умные, а мозги заполнены глупостью, проповедуемой этими кремлевскими маразматиками…»" ...Да, смерть – штука злая. Да, Дулов не приедет больше к нам на гастроли. Да, мы не сможем ему позвонить, не сможем заехать, попав в Москву. Но остальное ведь останется с нами – голос из динамиков, лицо на экране. И никто не помешает нам и дальше мысленно к нему обращаться. Пока живы мы, любившие его и любящие, он будет жить в нас. А потом в наших детях, у которых в душе и он, и его песни занимают давно уже то место, на которое кому бы то ни было другому претендовать бесполезно. Но и к их детям, и, хотелось бы верить, к детям их детей Дулов будет приходить! Это нестрашно, что лишь с экрана. Всё равно не влюбиться в него невозможно!
Когда внезапно умер старший друг моего отца – фронтовик, он успел скомандовать, чтобы на похоронах было море водки и пелись солдатские песни. Мы не будем петь солдатские песни. Я закончу своим поздравлением (на базе старого Сухаревско-Никитинского) Александру Андреевичу Дулову к 75-летнему юбилею:
                                                                                                                         Саша Дулов – хранитель основ.
                                                                                                                         Для юнцов он подобен иконе
                                                                                                                         И у жанра крутых паханов
                                                                                                                         Почитается бардом в законе.
                                                                                                                         Но закон ему, видно, не в прок –
                                                                                                                         По своим, по законам, похоже,
                                                                                                                         Он мотает с гитарою срок
                                                                                                                         И на химии трудится тоже!
                                                                                                                         Этот срок – он пожизненный срок,
                                                                                                                         И амнистий, надеюсь, не будет.
                                                                                                                         Речь аккордов и музыка строк
                                                                                                                         Пусть и дальше без устали будят
                                                                                                                         Всё, что жизнь усыпляет в душе,
                                                                                                                         Нас тряся, как вагон арестантский.
                                                                                                                         Вы тех самых теней атташе,
                                                                                                                         О которых писал Левитанский!
                                                                                                                         Нету века, а есть человек!
                                                                                                                         Вы поёте и век создаёте.
                                                                                                                         Каждый век – он серебряный век,
                                                                                                                         Если Вы в этом веке живёте.
                                                                                                                         Пусть эпохи неясен исход,
                                                                                                                         Пусть вокруг в основном не испанцы,-
                                                                                                                         Извините, Вы – мой Дон Кихот!
                                                                                                                         И возьмите меня в Санчо Пансы!



На главную